Подростки на трудовом фронте в годы ВОВ"За горы за Уральские Б. Ласкин В годы Великой Отечественной войны дети и подростки не только участвовали в боевых действиях, но и самоотверженно трудились в тылу. Тыл жил напряженной жизнью, тыл ковал победу. Те, кому было четырнадцать, заменяли семье ушедшего на фронт отца. Те, кому было двенадцать, знали цену заработанному хлебу. Только за один 1942 год школьники Узбекистана, например, выработали 15 миллионов трудодней, заменив 54 тысячи колхозников, ушедших на фронт. А по всей стране за 1942-1944 года школьники выработали на полях колхозов и совхозов 589 млн. трудодней. А. Толстой в 1942 г. В статье «Нас не одолеешь!» написал: «Учащиеся 102-й школы, вернувшись в город к началу занятий, на митинге постановили отдать все деньги, заработанные на уборке урожая, на постройку танка «Пионер» и обратились с предложением вносить на это дело по два рубля. Тотчас в 102-ю школу полетели письма с приложением двухрублевых бумажек, со стихами и пылкими обращениями к тем бойцам, которые сядут на танк «Пионер» и отомстят фашистам за всех замученных детей. В некоторых школах дети собирались в бригады и после занятий и по воскресным дням шли кто на рыбокоптильный завод, кто собирать утильсырье, кто в леса по грибы. Заработанные деньги вносили на постройку танка. Денег было собрано на целый танковый! взвод. Дети вынесли постановление, чтобы танковый взвод «Пионер» был передан самым героическим экипажам...» Вот ещё один пример. Подросток, работая токарем, должен был выполнять норму 150 снарядов. Каждая заготовка снаряда весила 42 кг. Только при выполнении задания на 100% рабочий должен был поднять с полу на станок и снять после выполнения операции со станка груз весом 12,5 тонны в смену. Невыполняющих нормы не было. Большинство выполняло их на 120-150%. *** Птичий батальонВесной 1942 года 60 мурманских школьников собрались в промысловую экспедицию. Погрузили снаряжение, продовольствие и в начале июня судно «Исследовать» отчалило от Мурманского порта. Вслед за ним вышел сейнер «Осетр», ребята зорко наблюдали за воздухом и водой: тогда всюду шныряли фашистские корабли и самолеты. В конце июня суда пришли в губу Безымянную. Птичьи базары растянулись на семь километров. Ребята разбились на бригады. Начался сбор яиц. Занятие это трудное и опасное. По скользким скалам, на которых кайры откладывают свои яйца, карабкались ребята: одно неосторожное движение – и полетишь с кручи в пропасть. Ребята быстро освоились с работой. С ловкостью опытных верхолазов они взбирались на самые отвесные скалы. Вслед за сбором яиц начался отлов кайр. Эта работа также требовала большой сноровки. Птице, сидящей на выступе скалы, надо накинуть на шею петлю и быстро поднять наверх. В августе за экспедицией вернулись суда «Исследователь» и «Осетр». «Птичий батальон» возвратился в Мурманск с богатой добычей: 35 тысяч птиц и около 160 тысяч яиц. Эти ценнейшие по тому времени продукты ребята сами развозили по госпиталям... И только один, четырнадцатилетний Сергей, навсегда остался в скалах. Он сорвался с вершины... Знамя всегда впередиЧто делать четырнадцатилетней девчонке, если ни на патронные, ни на артиллерийские, ни на танковые заводы ее не берут, а из динамиков гремит «Идет война народная, священная война» и повсюду висят плакаты «Все для фронта, все для победы»? Отец на фронте, мать на трудовом – роет окопы, дед и тот в ополченцы пошел, а Нина, как будто ничего и не происходит, должна ходить в школу?! Нет уж, лучше сбежать на передовую: там можно стать радисткой, медсестрой или еще лучше – разведчицей. Да и фронт совсем рядом... Размышляя об этом, Нина брела по отороченной противотанковыми «ежами» Беговой улице и чуть не наткнулась на «эмку», затормозившую у нее перед самым носом. Из машины выскочил автоматчик, взял какой-то сверток и вбежал в подъезд. Может, оно и нехорошо подсматривать, только Нина полюбопытствовала и заглянула в окно. В небольшой комнате сидели женщины и... вышивали. Нина от удивления даже рот разинула – вроде бы взрослые тети, а вместо того, чтобы делать снаряды и патроны, рукоделием занимаются! В комнату вошел автоматчик, развернул сверток, и Нина ахнула: это было знамя – обгоревшее, простреленное, в каких-то бурых пятнах. Женщины долго его разглядывали, покачивая головами, потом натянули полотнище на пяльцы и принялись за работу. Они счистили пятна, заштопали дыры, вышили обгоревшую верхушку звезды, пристрочили бахрому... Чего-чего, а уж вышивать-то Нина умела, у нее дома даже грамота лежала за победу на районной выставке, и потому следила она за работой со знанием дела. Красные нитки кладут гладью, желтые – стебельчатым швом. И нитки-то какие – настоящий шелк! Прошло часа два. И все это время автоматчик ни на минуту не отлучался из комнаты. Сначала Нина удивлялась, а потом вспомнила – где-то читала, что знамя без охраны ни на миг не должно оставаться. Если оно пропадет или его захватят враги, часть расформируют. И пусть от дивизии останется даже один человек, но сохранивший знамя, дивизия будет жить, а те тысячи новых воинов, которые станут рядом со знаменосцем, будут просто пополнением. ...Стемнело. В комнате зажгли свет и опустили черные шторы, а Нина все не уходила. Наконец в дверях появился автоматчик. Теперь знамя было насажено на древко и укрыто чехлом. Машина тронулась. В комнате, все так же склонившись над пяльцами, вышивальщицы тихо напевали «Тонкую рябину». Нина почему-то сразу оробела, притихла в сторонке. И вовсе они не тетки, а молоденькие девушки – лет по двадцать, не больше. Допели песню. Помолчали. Наконец худенькая белокурая девушка заметила Нину. Шелестят нитки. Мелькают иглы. На всех пяльцах – красные полотнища. Одна девушка вышивает буквы. Другая – портрет Ленина, третья – герб. Может, так бы и произошло, если б не случай. Расправила я полотнище, осмотрела... Глазам не верю! Батюшки-светы, мое знамя-то! Я же его делала месяц назад! Узнать не мудрено: на кромке, там, где вставляется древко, каждая мастерица вышивает свою фамилию. Схватила я иголку, нитки и давай штопать, зашивать, вышивать. Работаю, а сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет: уж очень любопытно, где мое знамя побывало, в какие бои-атаки ходили с ним. Дай, думаю, спрошу! И спросила. Солдат улыбнулся и говорит: «Хоть и военная это тайна, но тебе знать можно. Даже нужно. Бились мы, сестричка, под твоим знаменем в самом центре Сталинграда. Насмерть бились! Так что ты нашему полку вроде крестной матери». Сбежались тут наши девчонки – Люся Синицына, Рая Горшкова, Аня Карева. Целуют солдата, обнимают, плачут. Мы ведь с лета сорок второго и засыпали и просыпались с одной-единственной мыслью, с одной тревогой: как там, в Сталинграде? Через день мы встретились у входа в Центральный музей Вооруженных Сил СССР. Надо было видеть, с каким уважением и радостью приветствовали работники музея Нину Петровну Чернецову, Анну Васильевну Кареву, Раису Ивановну Горшкову и Людмилу Алексеевну Синицыну. В хранилище знаменного фонда посторонним вход запретен строго-настрого, но тут двери широко распахнулись. Хранилище огромно. Знамена стоят в чехлах, висят под потолком... Поди-ка тут найди свою работу! Пришлось лезть на стремянки. И буквально через минуту – ликующий голос Раисы Ивановны: Да, оно самое, боевое знамя 70-го гвардейского штурмового авиационного полка! Раиса Ивановна бережно развернула шуршащее полотнище, нервно ощупала звезду, пробежала пальцами по серпу и молоту. Все умолкли, отошли в сторону. А Горшкова стиснула древко, зарылась лицом в алые складки и заплакала. А вот и другое знамя – на нем 116 пулевых и осколочных пробоин. Ткань выцвела, истончилась, бахрома поредела. Но пробоины тщательно заштопаны, а то и зашиты через край по-мужски грубыми стежками. Вышивальщицы качают головами, они и не надеются найти здесь маленький флажок – эмблему. И вдруг Нина Петровна Чернецова хватается за сердце и шепчет: Блокадные мальчишкиВ Ленинграде на любом большом предприятии можно встретить людей, которые мальчишками в блокаду несли трудовую вахту. Они были изнурены голодом и страданием, но не падали духом. Они делали оружие, рыли траншеи, перевязывали раны, выращивали овощи на пустырях. Вот дневниковая запись комсомольского секретаря на Кировском заводе Александры Хохряковой: «Ребята стали давать высокую производительность труда, хотя их почти не видно из-за станков... Они не уходят домой до тех пор, пока суточное задание участком не будет выполнено». А передний край – мало сказать, что он был совсем близко, – передний край проходил часто по цехам и улицам. В. Ермаков вспоминает, как во время блокады Ленинграда, после гибели матери и сестренки, он пришел к райвоенкому проситься на фронт. Выслушав, что говорил о себе маленький доброволец в рабочей спецовке с чужого плеча, майор ласково обнял его: То были не просто слова утешения – военком хорошо понимал важность для фронта той работы, которую выполняли заводские подростки, и верно оценивал подстерегающую их опасность. Блокадные дневники воскрешают прошлое во всей его драматической суровости. Большинство ребят учились в школе. Они не знали особых забот за родительской спиной, перед ними было чудесное будущее. И вдруг все перевернулось в одночасье. Жизнь мальчика озарилась новым смыслом: работая для фронта, люди воевали с врагом; преодолевая все ужасы блокады, ленинградцы как бы утверждали этим свою победу. Валя оказался смекалистым и ловким, тонкости слесарного ремесла схватывал на лету. Особенно отличился он, когда завод стал ремонтировать знаменитые «катюши». Тут его считали уже заправским мастером! На выполнение срочного фронтового заказа Валентина даже бригадиром поставили. А бригада-то была – одни девчонки… Делали они тончайшую операцию – шлифовку и доводку клапанов для двигателей. Работали по двенадцать часов и больше. Жили в цехе, это и был их блокадный дом. 17 октября 1941 года полуторатонная бомба угодила во второй механический цех завода имени Карла Маркса. Весь цех был разрушен. Возник пожар. Прервалась связь с наблюдательной вышкой, где дежурила комсомолка Нина Ляшенко. Начальник штаба МПВО приказал девочке Наде Урбелис: Подниматься наверх было страшно. От пылающего рядом здания веяло жаром, с треском падали обгоревшие стропила, пламя поднималось к небу столбом. Беспрерывно били зенитки. Ходуном ходила лестница. А на площадке была Нина Ляшенко. Она протянула Наде лист бумаги: «Вот донесение. Телефон не работает». Это происходило на заводе, расположенном в глубине города – на Выборгской стороне. А ведь были предприятия, по которым гитлеровцы вели прицельный огонь. С верхних этажей корпусов Кировского завода была хорошо видна первая линия немецких окопов. В цехах этого завода, изготовлявшего боеприпасы, ремонтировавшего орудия и танки, тоже, как и везде, работали подростки. В цехе MX-10 смена Александра Левицкого полностью состояла из таких ребят. Во время одного из артналетов генерал из обороняющейся вблизи дивизии, видя, что ребята станков не выключали, спросил паренька: *** 26 июня 1941 года группа учащихся старших классов 125-й школы Москвы писала: «...В эти напряжение дни мы не можем оставаться в стороне от общего дела всех советских народов. Как горячие патриоты нашей Родины, мы хотим и должны помочь всем, чем можем, в борьбе против фашизма. Поэтому просим немедленно взять нас на учет для выполнения какой угодно работы: в госпиталях, на заводах, фабриках, в учреждениях, колхозах. Все, как один, мы станем на защиту своего Отечества и будем самоотверженно выполнять свои обязанности, пока враг не будет окончательно разбит...»
По материалам книги "Медаль за бой, медаль за труд", |