Подростки на трудовом фронте в годы ВОВ

"За горы за Уральские
Молва о нем идет,
А он себе работает
И бровью не ведет.
Во всём Урале токаря,
Пожалуй, лучше нет.
Василию Васильевичу
Всего 15 лет."

Б. Ласкин

В годы Великой Отечественной войны дети и подростки не только участвовали в боевых действиях, но и самоотверженно трудились в тылу. Тыл жил напряженной жизнью, тыл ковал победу. Те, кому было четырнадцать, заменяли семье ушедшего на фронт отца. Те, кому было двенадцать, знали цену заработанному хлебу. Только за один 1942 год школьники Узбекистана, например, выработали 15 миллионов трудодней, заменив 54 тысячи колхозников, ушедших на фронт. А по всей стране за 1942-1944 года школьники выработали на полях колхозов и совхозов 589 млн. трудодней.

А. Толстой в 1942 г. В статье «Нас не одолеешь!» написал: «Учащиеся 102-й школы, вернувшись в город к началу занятий, на митинге постановили отдать все деньги, заработанные на уборке урожая, на постройку танка «Пионер» и обратились с предложением вносить на это дело по два рубля. Тотчас в 102-ю школу полетели письма с приложением двухрублевых бумажек, со стихами и пылкими обращениями к тем бойцам, которые сядут на танк «Пионер» и отомстят фашистам за всех замученных детей. В некоторых школах дети собирались в бригады и после занятий и по воскресным дням шли кто на рыбокоптильный завод, кто собирать утильсырье, кто в леса по грибы. Заработанные деньги вносили на постройку танка. Денег было собрано на целый танковый! взвод. Дети вынесли постановление, чтобы танковый взвод «Пионер» был передан самым героическим экипажам...»

Вот ещё один пример. Подросток, работая токарем, должен был выполнять норму 150 снарядов. Каждая заготовка снаряда весила 42 кг. Только при выполнении задания на 100% рабочий должен был поднять с полу на станок и снять после выполнения операции со станка груз весом 12,5 тонны в смену. Невыполняющих нормы не было. Большинство выполняло их на 120-150%.

***

Птичий батальон

Весной 1942 года 60 мурманских школьников собрались в промысловую экспедицию. Погрузили снаряжение, продовольствие и в начале июня судно «Исследовать» отчалило от Мурманского порта. Вслед за ним вышел сейнер «Осетр», ребята зорко наблюдали за воздухом и водой: тогда всюду шныряли фашистские корабли и самолеты. В конце июня суда пришли в губу Безымянную. Птичьи базары растянулись на семь километров. Ребята разбились на бригады. Начался сбор яиц. Занятие это трудное и опасное. По скользким скалам, на которых кайры откладывают свои яйца, карабкались ребята: одно неосторожное движение – и полетишь с кручи в пропасть.

Ребята быстро освоились с работой. С ловкостью опытных верхолазов они взбирались на самые отвесные скалы. Вслед за сбором яиц начался отлов кайр. Эта работа также требовала большой сноровки. Птице, сидящей на выступе скалы, надо накинуть на шею петлю и быстро поднять наверх. В августе за экспедицией вернулись суда «Исследователь» и «Осетр». «Птичий батальон» возвратился в Мурманск с богатой добычей: 35 тысяч птиц и около 160 тысяч яиц. Эти ценнейшие по тому времени продукты ребята сами развозили по госпиталям... И только один, четырнадцатилетний Сергей, навсегда остался в скалах. Он сорвался с вершины...

Знамя всегда впереди

Что делать четырнадцатилетней девчонке, если ни на патронные, ни на артиллерийские, ни на танковые заводы ее не берут, а из динамиков гремит «Идет война народная, священная война» и повсюду висят плакаты «Все для фронта, все для победы»? Отец на фронте, мать на трудовом – роет окопы, дед и тот в ополченцы пошел, а Нина, как будто ничего и не происходит, должна ходить в школу?! Нет уж, лучше сбежать на передовую: там можно стать радисткой, медсестрой или еще лучше – разведчицей. Да и фронт совсем рядом...

Размышляя об этом, Нина брела по отороченной противотанковыми «ежами» Беговой улице и чуть не наткнулась на «эмку», затормозившую у нее перед самым носом. Из машины выскочил автоматчик, взял какой-то сверток и вбежал в подъезд. Может, оно и нехорошо подсматривать, только Нина полюбопытствовала и заглянула в окно. В небольшой комнате сидели женщины и... вышивали. Нина от удивления даже рот разинула – вроде бы взрослые тети, а вместо того, чтобы делать снаряды и патроны, рукоделием занимаются!

В комнату вошел автоматчик, развернул сверток, и Нина ахнула: это было знамя – обгоревшее, простреленное, в каких-то бурых пятнах. Женщины долго его разглядывали, покачивая головами, потом натянули полотнище на пяльцы и принялись за работу. Они счистили пятна, заштопали дыры, вышили обгоревшую верхушку звезды, пристрочили бахрому... Чего-чего, а уж вышивать-то Нина умела, у нее дома даже грамота лежала за победу на районной выставке, и потому следила она за работой со знанием дела. Красные нитки кладут гладью, желтые – стебельчатым швом. И нитки-то какие – настоящий шелк!

Прошло часа два. И все это время автоматчик ни на минуту не отлучался из комнаты. Сначала Нина удивлялась, а потом вспомнила – где-то читала, что знамя без охраны ни на миг не должно оставаться. Если оно пропадет или его захватят враги, часть расформируют. И пусть от дивизии останется даже один человек, но сохранивший знамя, дивизия будет жить, а те тысячи новых воинов, которые станут рядом со знаменосцем, будут просто пополнением. ...Стемнело. В комнате зажгли свет и опустили черные шторы, а Нина все не уходила. Наконец в дверях появился автоматчик. Теперь знамя было насажено на древко и укрыто чехлом. Машина тронулась.

В комнате, все так же склонившись над пяльцами, вышивальщицы тихо напевали «Тонкую рябину». Нина почему-то сразу оробела, притихла в сторонке. И вовсе они не тетки, а молоденькие девушки – лет по двадцать, не больше. Допели песню. Помолчали. Наконец худенькая белокурая девушка заметила Нину.
– Тебе чего?
– Можно, я... тут посижу?
– Посиди...

Шелестят нитки. Мелькают иглы. На всех пяльцах – красные полотнища. Одна девушка вышивает буквы. Другая – портрет Ленина, третья – герб.
– Попробуешь? – вдруг предложила белокурая.
– Ага! – торопливо выдохнула Нина.
Так начался первый рабочий день, или, точнее сказать, вечер, Нины Петровны Чернецовой. Не думала она тогда и не гадала, что станет на всю жизнь профессиональной вышивальщицей: «Подрасту маленько да окрепну – и на снарядный завод».

Может, так бы и произошло, если б не случай.
– Работали мы тогда в три смены, – вспоминает Нина Петровна. – Формировались новые полки и дивизии, строились новые корабли, и всем нужны были знамена. А работали в основном такие же пигалицы, как и я. Уставали страшно, особенно в ночную смену. Забились мы однажды в раздевалку и уснули. Спим себе тихонько, притаились, как мышата. Мастер нашел нас и шуганул оттуда. Мы бегом за пяльцы, Смотрю, а уж около меня автоматчик с простреленным знаменем. Надо, говорит, подлечить, потому что утром в бой.

Расправила я полотнище, осмотрела... Глазам не верю! Батюшки-светы, мое знамя-то! Я же его делала месяц назад! Узнать не мудрено: на кромке, там, где вставляется древко, каждая мастерица вышивает свою фамилию. Схватила я иголку, нитки и давай штопать, зашивать, вышивать. Работаю, а сердце, кажется, вот-вот выпрыгнет: уж очень любопытно, где мое знамя побывало, в какие бои-атаки ходили с ним. Дай, думаю, спрошу! И спросила. Солдат улыбнулся и говорит: «Хоть и военная это тайна, но тебе знать можно. Даже нужно. Бились мы, сестричка, под твоим знаменем в самом центре Сталинграда. Насмерть бились! Так что ты нашему полку вроде крестной матери».

Сбежались тут наши девчонки – Люся Синицына, Рая Горшкова, Аня Карева. Целуют солдата, обнимают, плачут. Мы ведь с лета сорок второго и засыпали и просыпались с одной-единственной мыслью, с одной тревогой: как там, в Сталинграде?
– Так и решилась моя судьба, – вздохнула Нина Петровна. – Никуда я больше не бегала, ни о какой другой работе не думала. И зачем? Более почетной и видной профессии, по-моему, просто не существует. Не улыбайтесь, я вовсе не шучу! Вы только представьте: знамя Москвы, знамена большинства заводов и фабрик, автономных и союзных республик – все это наша работа. Вручают, скажем, городу или республике орден. Куда прикрепляют его? К знамени. Открывается первомайская демонстрация. Что во главе колонн? Знамя!
– Нина Петровна, – спрашиваю я ее, – а нельзя ли посмотреть хотя бы одно боевое знамя, которое вы делали?
– Почему же нельзя? Надо только пойти в музей и поискать в знаменном фонде.

Через день мы встретились у входа в Центральный музей Вооруженных Сил СССР. Надо было видеть, с каким уважением и радостью приветствовали работники музея Нину Петровну Чернецову, Анну Васильевну Кареву, Раису Ивановну Горшкову и Людмилу Алексеевну Синицыну. В хранилище знаменного фонда посторонним вход запретен строго-настрого, но тут двери широко распахнулись.

Хранилище огромно. Знамена стоят в чехлах, висят под потолком... Поди-ка тут найди свою работу! Пришлось лезть на стремянки. И буквально через минуту – ликующий голос Раисы Ивановны:
– Есть! Нашла!
Подбежала Анна Васильевна.
– И точно, наше...
– А как вы определили? Фамилии-то нет на отвороте, – удивился я.
– Зато есть развевающийся флажок. Это эмблема нашей фабрики. В спешке иногда фамилию мы не вышивали, а флажок – обязательно.
– Рая, спустись-ка сюда, – позвала Синицына. – Не пойму что-то: флажка нет – ободрано все, а знамя вроде наше.

Да, оно самое, боевое знамя 70-го гвардейского штурмового авиационного полка! Раиса Ивановна бережно развернула шуршащее полотнище, нервно ощупала звезду, пробежала пальцами по серпу и молоту. Все умолкли, отошли в сторону. А Горшкова стиснула древко, зарылась лицом в алые складки и заплакала.
– Я ведь сразу узнала, – шепнула Синицына. – Никто, кроме Раи, не вышивал рукоятку серпа с кольцом-перехватом...
Сколько повидало это знамя! Оно и свидетель тех тяжких боев, когда выходили из окружения, и символ многих побед – под его сенью совершено 4447 боевых вылетов. К нему был сначала прикреплен орден Красного Знамени, а потом за взятие Берлина – орден Суворова III степени. Девять Героев Советского Союза целовали это полотнище, давая клятву громить врага до последней капли крови. А гвардеец Сергей Иванович Колыбин повторил легендарный подвиг Гастелло и... остался жив.

А вот и другое знамя – на нем 116 пулевых и осколочных пробоин. Ткань выцвела, истончилась, бахрома поредела. Но пробоины тщательно заштопаны, а то и зашиты через край по-мужски грубыми стежками. Вышивальщицы качают головами, они и не надеются найти здесь маленький флажок – эмблему. И вдруг Нина Петровна Чернецова хватается за сердце и шепчет:
– Батюшки-святы! То самое... Сталинградское!..
Дрожащими руками расправляет она изрешеченное полотнище. Трогает пальцами его шрамы. Разглаживает зашитый черными нитками рубец. Знамя 39-го гвардейского стрелкового полка! Гвардейцы 39-го на улицах Сталинграда бились за каждый дом, комнату, коридор. Они стояли насмерть! А потом освобождали Белгород, Харьков, Кировоград, форсировали Днепр и Буг, Днестр и Вислу, Одер и Эльбу, освобождали Ченстохов, Дрезден и Прагу... (Рассказ Б. Сопельняка).

Блокадные мальчишки

В Ленинграде на любом большом предприятии можно встретить людей, которые мальчишками в блокаду несли трудовую вахту. Они были изнурены голодом и страданием, но не падали духом. Они делали оружие, рыли траншеи, перевязывали раны, выращивали овощи на пустырях. Вот дневниковая запись комсомольского секретаря на Кировском заводе Александры Хохряковой: «Ребята стали давать высокую производительность труда, хотя их почти не видно из-за станков... Они не уходят домой до тех пор, пока суточное задание участком не будет выполнено».

А передний край – мало сказать, что он был совсем близко, – передний край проходил часто по цехам и улицам. В. Ермаков вспоминает, как во время блокады Ленинграда, после гибели матери и сестренки, он пришел к райвоенкому проситься на фронт. Выслушав, что говорил о себе маленький доброволец в рабочей спецовке с чужого плеча, майор ласково обнял его:
– Милый ты мой, на фронт рвешься... Да разве ж ты не на фронте? Разве бомбы и снаряды не рвутся около тебя, разве не тушишь ты «зажигалки», разве не исправляешь повреждения после фашистских обстрелов? Ведь ты что ни на есть самый настоящий фронтовик!

То были не просто слова утешения – военком хорошо понимал важность для фронта той работы, которую выполняли заводские подростки, и верно оценивал подстерегающую их опасность.
– Подумать только, с какой рабочей силой пришлось переходить заводу на военную продукцию. Одни ребята и женщины, – рассказывал Михаил Михайлович Царфин, механик одного из ленинградских заводов.

Блокадные дневники воскрешают прошлое во всей его драматической суровости. Большинство ребят учились в школе. Они не знали особых забот за родительской спиной, перед ними было чудесное будущее. И вдруг все перевернулось в одночасье.
– Помню, одним из первых мальчишек пришел в цех Валя Лукин, – вспоминал М. Царфин. – Маленький, тихий, серьезный не по годам. В печальных глазах – настороженность и отчужденность. Большое горе наложило свой отпечаток на пятнадцатилетнего паренька: на Ленинградском фронте погиб отец, умерла мать, сам он с сестренкой испытал и голод и холод. Начал работать в бригаде В. Махова. Пригрели его люди своим душевным теплом, и как будто оттаял Валя, ожил.

Жизнь мальчика озарилась новым смыслом: работая для фронта, люди воевали с врагом; преодолевая все ужасы блокады, ленинградцы как бы утверждали этим свою победу. Валя оказался смекалистым и ловким, тонкости слесарного ремесла схватывал на лету. Особенно отличился он, когда завод стал ремонтировать знаменитые «катюши». Тут его считали уже заправским мастером! На выполнение срочного фронтового заказа Валентина даже бригадиром поставили. А бригада-то была – одни девчонки… Делали они тончайшую операцию – шлифовку и доводку клапанов для двигателей. Работали по двенадцать часов и больше. Жили в цехе, это и был их блокадный дом.

17 октября 1941 года полуторатонная бомба угодила во второй механический цех завода имени Карла Маркса. Весь цех был разрушен. Возник пожар. Прервалась связь с наблюдательной вышкой, где дежурила комсомолка Нина Ляшенко. Начальник штаба МПВО приказал девочке Наде Урбелис:
– Срочно подымись на вышку, узнай, что с Ниной, осмотри, какие поражения. Доложить немедленно!

Подниматься наверх было страшно. От пылающего рядом здания веяло жаром, с треском падали обгоревшие стропила, пламя поднималось к небу столбом. Беспрерывно били зенитки. Ходуном ходила лестница. А на площадке была Нина Ляшенко. Она протянула Наде лист бумаги: «Вот донесение. Телефон не работает».
– Не ранена? Перепугалась очень?
– Теперь уже не страшно. Уцелела. Не знаю, как не снесло взрывной волной, тут как ударило...

Это происходило на заводе, расположенном в глубине города – на Выборгской стороне. А ведь были предприятия, по которым гитлеровцы вели прицельный огонь. С верхних этажей корпусов Кировского завода была хорошо видна первая линия немецких окопов. В цехах этого завода, изготовлявшего боеприпасы, ремонтировавшего орудия и танки, тоже, как и везде, работали подростки. В цехе MX-10 смена Александра Левицкого полностью состояла из таких ребят.
– Много за свою жизнь я делал оснастки, но никогда не видел такой, – рассказывает известный фрезеровщик и изобретатель В. Карасев. – Весь цех в деревянных тротуарах, у каждого станка – настил: станки-то высокие. Вот такой и стоял рабочий класс в MX-10... Станки обледенели, замерзала эмульсия, краснели и пухли от холода руки. Погреет мальчишка их у печурки – и опять к станку. К обстрелам ребята относились со спокойствием фронтовиков.

Во время одного из артналетов генерал из обороняющейся вблизи дивизии, видя, что ребята станков не выключали, спросил паренька:
– Чего не идешь в убежище?
– Легко сказать – в убежище, – ответил мальчишка. – Фашист же, товарищ генерал, совести не знает: так можно всю смену в убежище просидеть.
Так разве ж они не были фронтовиками – эти мальчишки из «рабочих окопов»? Но они завидовали тем паренькам, которые в солдатских шинелях с винтовками и автоматами доставляли «боевые пакеты» в окопы, на передовую.

***

26 июня 1941 года группа учащихся старших классов 125-й школы Москвы писала: «...В эти напряжение дни мы не можем оставаться в стороне от общего дела всех советских народов. Как горячие патриоты нашей Родины, мы хотим и должны помочь всем, чем можем, в борьбе против фашизма. Поэтому просим немедленно взять нас на учет для выполнения какой угодно работы: в госпиталях, на заводах, фабриках, в учреждениях, колхозах. Все, как один, мы станем на защиту своего Отечества и будем самоотверженно выполнять свои обязанности, пока враг не будет окончательно разбит...»


Дежурили на крышах, на призывных пунктах, разносили повестки военнообязанным, строили бомбоубежища, тушили зажигательные бомбы, рыли водоемы, засыпали чердаки... Старались сделать все, что могли, старались ни в чем не отстать от взрослых. Эти две школьницы вступили в ряды местной противовоздушной обороны. Фотокорреспондент Г. Чертов заснял их во время дежурства на крыше здания Академии наук в Ленинграде.	Шли работать на заводы и фабрики, заменяя взрослых, ушедших на фронт. Ленинградский завод «Линотип» начал осваивать военную продукцию. Руками юных собирались станковые пулеметы. 1942 год. Фото Г. Чертова.	Враг рвался к Ленинграду. Вместе со взрослыми на строительство оборонительных сооружений вышли и школьники. 1941 год. Фото Б. Кудоярова.

Почти невозможно сейчас установить имя и отчество стахановца Устинова - однофамильцев были тысячи, да и мало чем они отличались от этого, запечатленного на снимке. Короткая блокнотная запись фотокорреспондента Е. Микулиной сообщает нам, что Устинов перешел на обслуживание трех станков и обучает мастерству учеников из ремесленного училища.	Молдавские колхозники сдают хлеб в фонд обороны. Без неугомонных подростков здесь дело не обходится. Июль 1941 года. Фото В. Гальперина.	Каждый из 159 учащихся Уйбатской неполной средней школы Хакасской автономной области Красноярского края решил откормить у себя дома по курице в подарок доблестным бойцам действующей Красной Армии. Этот почин уйбатских школьников был широко подхвачен всеми учащимися сельских школ Красноярского края. На снимке С. Малобицкого, сделанного в декабре 1941 года, запечатлены инициаторы откорма (справа налево): Лена Жульмина, Римма Шутоломова и Витя Каменев.

Охваченный вражеским кольцом, блокированный Ленинград продолжал сражаться. Своим каждодневным упорным трудом юные ленинградцы укрепляли веру защитников города в победу. Посещение занятий в школе тоже было подвигом, до школы надо было дойти, а силы с каждым днем постепенно оставляли ребят... Голод и болезни не щадили детей. Их могло бы быть двадцать, тридцать учеников в классе, но только четверо присутствуют на уроке естествознания. Апрель 1942 года.	Сушеный картофель мог пойти в солдатский рацион. Ученики 4-го класса Усть-Фыркальской школы (Хакасская автономная область Красноярского края) заготовили его не один десяток килограммов. Фотокорреспондент С. Малобицкий сфотографировал в январе 1942 года Маню и Колю Коковых за подготовкой очередного мешочка с сушеным картофелем.	Название торпедного катера, вошедшего в строй Балтийского флота в 1944 г., говорит само за себя.

По материалам книги "Медаль за бой, медаль за труд",
составитель В. Караваев, М., "Молодая гвардия", 1975, с. 146-194.