Подрывники

Небольшой затерянный в сибирской тайге поселок Усть-Горинка. Снег глубоким ровным ковром покрыл лесные поляны и дороги, тяжелым сонным саваном лег на деревья. По наезженной санями и полуторками дороге, натужно взвывая на подъемах и проскальзывая «лысыми» колесами, едет «виллис». Водитель и пассажир негромко переговариваются, беспокойно оглядываясь на большой деревянный ящик, стоящий сзади.

– Как бы не померзли они... – Водитель кивнул головой назад. – В прошлый раз, говорят, в полуторке везли тридцать штук, а довезли пятерых. Бедняги.

– Кто знает, где лучше, – мрачно заметил пассажир, – там или тут.

– Да... Ты бы глянул, как они там, я приторможу.

Спустившись с очередной горки, «виллис» остановился. Пассажир, ефрейтор, не вылезая из машины, осмотрел брезент и старые шинели, которыми был укутан ящик. Удовлетворенно кивнул:

– Вроде в порядке. Только один чтой-то кволый. Возьму-к я его, сердешного, к себе, погрею за пазухой.

– Бери-бери, – рассеянно вздохнул водитель. – Все они, сердешные, не ведают, что уготовано им.

– А если б и знали, что с того? Они же тоже... солдаты.

Ефрейтор поправил брезент, покачал удрученно головой. Когда он вновь умостился на сиденье, под его виды видавшим полушубком упруго и сонно шевелился живой комок.

– Ну-ну, успокойся. Скоро доедем. – Ефрейтор заметил высунувшийся черный хвост-морковку, заботливо затолкал его под одежду. – Вот так,.. Урал.

– А как они прозываются? – Водитель снова кивнул назад. – Порода их какая?

– Лайки. Сибирские.

– А-а, – Протянул водитель, – слыхал я о них… Говорят они и на охоту и на охрану горазды, правда, что ли?

– Правда. Они на все горазды…

Машина неспешно ползла по дороге. Оба, и водитель, и ефрейтор, молчали, каждый думал о чем-то своем. В поселок добрались, когда уже наступали ранние осенние сумерки. Ноябрьское небо сыпало мелким колючим снежком. Ефрейтор выпрыгнул из «виллиса», размял затекшие ноги и вразвалочку направился к двухэтажному сложенному из сосновых бревен дому, в котором размещался штаб. У порога на несколько секунд замер, втянул пахнущий лесом морозный воздух и решительно толкнул дверь.

– Разрешите?

– Да, ефрейтор. – За столом, в центре комнаты, сидел капитан, лысоватый человек лет сорока пяти. – Заходите, да побыстрее – холодно.

– Товарищ капитан, груз доставлен. – Ефрейтор, вытянувшись, приложил ладонь к правому виску.

Капитан поднялся из-за стола, и ефрейтор отметил для себя всю «невоенность» фигуры Лушина. Мешковато сидящая форма, нескладная походка, из сапога торчит кусок портянки. Глядя на нее, ефрейтор подумал: «Эх, ему бы костюм парусиновый сейчас и... «В парке Чаир распускаются розы…».

– Вы присаживайтесь, ефрейтор. Как доехали? Все... бойцы целы?

– Так точно. Все в норме. – И тут ефрейтор почувствовал шевеление под полушубком. – Извините, товарищ капитан, забыл. Заснул он. Пригрелся.

Ефрейтор расстегнул несколько пуговиц полушубка и вытащил пискнувший спросонья цветной комочек. Щенок зевнул, потянулся, открыл сначала один, затем второй глаз.

– Лайка. Восточно-сибирская. – С первого взгляда определил капитан. – Замечательная порода: охранник, охотник... – немного помолчал, – ...и боец.

– И боец, – как эхо отозвался ефрейтор.

***

…В апреле, когда начались первые весенние оттепели, рота приступила к дрессировке собак. Овчарки, лайки и просто дворняги носили сшитые особым образом брезентовые пояса с грузом. И только на ночь солдаты-проводники снимали груз. Дрессировка изо дня в день. От рассвета до заката.

– Ефрейтор Колесник!.. – Запыхавшийся от бега боец подбежал к группе отдыхавших проводников. – Срочно к капитану!

– Ищи в питомнике, – бросил один из солдат.

Ординарец капитана, поправив сбившуюся ушанку, припустил в направлении деревянных бараков. Через несколько минут, войдя в питомник, он застал ефрейтора за перевязыванием раны у одного из своих питомцев – большого пестрого щенка. Тот, слегка поскуливая, лизал руку Колесника.

– Ну-ну, потерпи, – бормотал ефрейтор. Увидев ординарца, он, будто оправдываясь, бросил: – Лапу он поранил об наст. Ничего…

– Колесник, капитан срочно вызывает. Приказ пришел оттуда! – Ординарец многозначительно глянул вверх.

– Иду.

В штабе Колесника ожидали капитан и какой-то майор. Они сидели за столом, пили чай и разговаривали.

– Приказ от самого заместителя Верховного, – сказал майор. – Стало быть, надо ускорить подготовку, а времени, как ты понимаешь – в обрез! К середине лета собачки твои должны быть готовы, капитан.

– Что-то готовится крупное, раз такая спешка. – Капитан Лушин оглянулся на замершего в дверях ефрейтора, – заходите, сержант.

Увидев удивленное лицо Колесника, капитан с нажимом повторил:

– Сержант. С сегодняшнего дня. И комвзвода. Вот приказ. Садитесь.

Сидевший напротив майор, задумчиво разминал папиросу, постукивая мундштуком по столу.

– К вечеру приедет полуторка, привезет вам новых бойцов с собаками. Есть щенки и взрослые. В общем, смесь. И заберет проводников с собаками, закончившими курс. Как они?

– В санитарном взводе, готовы почти все, в саперном – девять. Во взводе подрывников – только трое, остальные еще щенки.

Капитан чиркнул спичкой, поднес ее майору. Тот, кивнув, прикурил.

– Не успеваем… – Майор глубоко и с удовольствием затянулся, – бросить бы…

– Да, собаки не любят запах табака. – Колесник смущенно огляделся.

– Ну, мне пора. – Майор поднялся. – Ознакомьте бойцов с приказом. Большие события намечаются. И мы готовимся, и они. Вот так…

– Где же? – Лушин поднялся, чтобы проводить начальство. – На юге или под Ленинградом?..

– Я думаю, на Воронежском или Брянском фронтах. В районе Куска, скорее всего. Там сложная обстановка, но говорить что-то определенное пока рано.

Колесник встал, проводил глазами выходящих.

***

…Теплушка, которую загнали в тупик на станции Ивановки, была весьма примечательна: ее практически не охраняли. Впрочем, трудно было представить, чтобы кто-нибудь попытался залезть в этот вагон.

– А они это… выть не будут? – Комендант станции, казалось, был озадачен. – Ведь ждать до вечера.

– Ничего, они у нас привычные, да и накормили мы их под завязку. – Сержант-проводник, сопровождавший команду, бросил взгляд на вагон.

Вечером того же дня собаки с проводниками были отправлены на передовые позиции. Один проводник – три собаки. Колеснику с его взводом достались Поныри – деревенька, под которой уже шли ожесточенные схватки. Немцы пытавшиеся прорвать оборону советских войск, бросали в мясорубку наступления все новые и новые резервы. Однако, несмотря на некоторые успехи, добиться окончательного сокрушительного превосходства не могли. Таяли войска и техника, перемалываясь в далеких русских полях под Курском. Советские войска, сдерживавшие натиск фашистского наступления, тоже несли весьма ощутимые потери.

Окопчик, в котором разместился Колесник со своими воспитанниками, вздрагивал от близких взрывов, осыпался. Три собаки, тренированные и подготовленные, повизгивали от нетерпения. Они не понимали, что это уже не учебный полигон, не игра, после которой будут теплая еда и отдых… Охлаждая пыл собак, Колесник слегка похлопывал их по холкам, теребил уши.

– Спокойно, спокойно. Лежать.

Нет ничего хуже, чем посылать на верную смерть их, не ведающих смерти, не осознающих величия своего подвига и трагедии происходящего, зная, что им предстоит путь только туда, под лязгающие гусеницы «тигров». И арифметика тут простая и страшная: три собаки – три танка. Простая и жестокая арифметика войны. Сержант привычно, не торопясь, проверил мины, взрывчатку, вставил взрыватели. Затем осмотрел «упряжь» на собаках, глубоко вздохнул.

– Урал, ко мне. – Тугой непрошеный комок в горле мешал говорить, голос охрип и подрагивал. В нем не было привычных для собак командных интонаций. – Иди ко мне.

Колесник обеими руками обхватил голову пестрой собаки, прижал к груди. Пес доверчиво лизнул колючую щеку, завилял хвостом-бубликом. Из его горла донеслось урчание. Колесник смотрел в его коричневато-янтарные, широко открытые миру глаза и чувствовал, что еще немного и он не сможет подать команду «Вперед!». Силы не хватит. Он сам пойдет, проползет эту сотню метров навстречу стальному зверю. Но приказ есть приказ. Так надо. Сохраняя жизнь людей, свою отдадут они – собаки-подрывники. По небритой щеке сержанта поползла слеза, оставляя тонкий неровный след, словно шрам. Шрам на сердце. Колесник вдруг вспомнил осень прошлого года. Заснеженная дорога, мороз и живой попискивающий комок под тулупом…

– Ну, вот и все. Пора. – Сержант потеребил уши собаке, надел на нее упряжь, навесил мину. – Пора, Урал, пора. Вперед, вперед!..

Колесник указал на «тигр», стрелявший под прикрытием другого, уже подбитого и чадящего черным жирным дымом танка.

– Вперед!.. – Сержант слегка подтолкнул собаку. Прошедший обучение, тот выскочил на бруствер окопа и тут же, припав к земле, пополз к танку. На его боку тяжело покачивалась мина. Только бы его не заметили раньше срока! Но вот до танка остался какой-нибудь десяток метров. Урал на миг приостановился, оглянулся и рванулся вперед. Как учили…

***

– Эх, Колесник, Колесник… – Капитан сокрушенно покачал головой. – Как же так?!

– Собаку, Плюшку, заметили из танка и застрелили. Так он сам… донес. – Молоденький ефрейтор переминался с ноги на ногу.

– Жаль его. И написать некому. Один он был… – Капитан положил рапорт в папку. – Пойдем принимать ротацию. Война еще не кончилась.

Шел сентябрь сорок третьего. Фронт медленно, тяжело, но неумолимо катился на Запад. На Берлин.

Сергей Титаренко